Этот отзыв дался мне с превеликим трудом… Я то откладывала его, то опять возвращалась, пытаясь хоть как-то сформулировать свои мысли по поводу спектакля, но быстро осознавала тщетность усилий и снова отодвигала клавиатуру… Я никак не могла нащупать всеобъемлющего определения, которое легко и непринуждённо дало бы всем желающим понять, чем именно оказались «Стиляги» лично для меня.
И вот, наконец, буквально только что, случился инсайт. «Стиляги» — это не цельное полотно, которое можно гладко и логично описывать, выделяя ключевые точки и с умным видом покачивая головой. Это — мюзикл-качели, который то взлетает на недосягаемую высоту, то срывается куда-то на самое дно. Это — мюзикл-лоскутное одеяло, каждый кусочек которого, может быть, сам по себе и невероятно прекрасен, но всё же является отдельным явлением, более-менее удачно и незаметно сшитым с остальными.
В итоге, несмотря на то, что «Стиляги», несомненно, это крайне яркое, мастерски сделанное и с любовью преподнесённое шоу, вопросов лично у меня к нему масса. А вот обращать ли на мои претензии внимание — решать вам.
Главная проблема свежей премьеры Театра Наций — либретто. Я вынуждена совершить каминг-аут: до похода на мюзикл я не смотрела фильм-оригинал. У меня была уважительная причина: слишком весомый вклад в мою судьбу и становление вот этой самой личности оказал ряд песен, использованных в кино-«Стилягах» (русский рок был центральным звеном моего существования на стыке веков, так что вы должны меня понять и простить). А саундтрек-то я прослушала. И то, как авторы фильма, поступили со, скажем, «Я — то, что надо», «Я люблю буги-вуги» или, не к ночи будет упомянуто, «Восьмиклассницей», как топорно и бездумно видоизменили тексты, вызывало у меня желание залезть под стол и там и остаться навеки с горя.
Вот «стиляжную» версию обожаемых мной в оригинале «Скованных одной цепью» я не просто приняла — поселила в плеер и переслушивала. Потому как мой мозг воспринимал её шикарным ремиксом, а это — отдельный жанр, который в любом случае имеет место быть.
Тщательно всё взвесив и продумав, я решила смотреть мюзикл «на новенького» — уж слишком часто слышала жалобы, что, фильм, де, перенесён на сцену «как есть», что ничего нового не придумано, и ценности в таком результате немного. Так что цель моя была проста: оказаться в зале чуть ли не единственным зрителем, понятия не имеющим о киношных «Стилягах», и оценить театральное переложение этой истории с нуля. Сделать выводы о связности и понимабельности либретто, проникнуться персонажами… А потом уже сравнить спектакль с фильмом (что я и сделала в ту же ночь, в которую вернулась из Театра Наций).
И вот что я вам скажу. Нет, мюзикл в постановке Франдетти не является банальной калькой кинофильма. Это — самоценное произведение на той же основе, что и детище Тодоровского, и утверждать, что авторы спектакля пошли по наиболее простому пути, нельзя.
И всё же. Уж слишком хорошо творцы спектакля знают фильм, слишком их взгляды замылились, и потому ряд сцен потерял связность и логику. А мне-то, незнакомой с первоисточником, всё видно.
Самые яркие моменты — это, скажем, те же «Скованные одной цепью». Сразу замечу, что сцена сия — одна из самых сильных в мюзикле, и сделана она гораздо мощнее, чем в фильме. Этот выход ансамбля в зал, этот световой дизайн, эта работа артистов… Но… А что это, собственно, было, шеф? Куда и зачем пригласили Мэлса, зачем его так отчитывают, кто все эти люди, и главное — а закончилось-то всё чем? В кино есть крупный план: Мэлс кладёт партбилет на стол и гордо уходит. В спектакле сцена просто заканчивается затемнением, и, когда в последующем диалоге с Пользой главный герой сокрушается, что у него горе-беда, осознать, что ему теперь грозит и почему, нереально.
Или сцена встречи Пользы с матерью во втором акте. «Пойдём домой!» — говорит мама, героини уходят за кулисы, далее мы видим шикарную аллюзию на скучный и однообразный семейный быт — постиранные пододеяльники на верёвках… А где мы, товарищи? В фильме был титр, объявляющий нам, что место действия теперь — «хата тёщи Мэлса». В спектакле примечаний нет, и по этой причине осознать, отправились ли персонажи домой к Мэлсовой тёще или тусуются в другом месте — собственно, любом — не смог бы и Вассерман.
И самое царапающее — «Кок». Да кто ж в 50-е позволил бы стилягам в СССР держать эдакий клубешник для своих? Пусть трижды подпольный — подобное не скроешь. Да, на сцену, наверное, сложно перенести атмосферу и обстановку киношного коктейль-бара (у меня глаза на лоб полезли, когда я посмотрела фильм и поняла, чем изначально был «Кок»), в который Фред проводил друзей по блату. Но когда творческая группа спектакля столь трепетно относится к историческим реалиям, создавая прекрасные костюмы, выставляя на сцену шкафы из 50-х годов (друзья, у моей бабушки в деревне был точно такой же шкаф — деревянный, тяжеленный, на красивых толстых ножках — только зеркало на дверце никто не разбивал), да даже шокируя поколение хипстеров жителями коммуналки с туалетными кругами в руках (я уже нескольким молодым товарищам объясняла, что значило сие действо)… И — такое простое, смешное, недостоверное и непростительное решение с «Коком»… Нет, зрители помоложе и не столь въедливые не обратят внимания. Мне — странно.
Есть и горести, вызванные тем, что театральная сцена — это не киноэкран. Когда мы видели крупным планом огромные глаза Акиньшиной, мы принимали правила игры: да, эта Польза полна загадок, она алогична и чарующа. Создатели спектакля пытались вступить в бой с этой бедой. Они приписали Пользе куда большие странности и окончательно превратили её в девочку в стиле: «Ах, я такая загадочная!..» Но ты не веришь в то, что видишь. А главное — не веришь, что под ноги данной Пользе мужчины готовы складываться штабелями. Пусть она бесконечно прекрасна, но она — не леди-фатум. Магию крупного плана не перебить…
Из-за «общих планов» пострадал и персонаж Фреда. Ему не хватает объёма, он мало выделяется из общей толпы (и вины артиста тут нет, это исключительно просчёт постановщика и либреттиста, которые были слишком погружены в киношную картинку и не смогли понять, как тот или иной герой будет смотреться на сцене в ИХ спектакле, хватает ли ему краски и деталей для того, чтобы зал его полюбил и осознал).
Туда же — страх папы Боба быть арестованным. Смотря фильм, ты осознаёшь, что этот человек был слишком напуган в своё время, и даже сейчас (для нас — тогда, но для него-то — сейчас), в спокойные и мирные года, он боится, что люди в чёрном уведут его в ночь, и держит заветный чемоданчик всегда собранным. И арест сына потому — нелогичный, неуместный, глупый — поражает. Оказывается, страх может быть вечным… и небеспочвенным. И ты задумываешься, оглядываясь на происходящее за окном… В спектакле отец Боба смешон и комичен. Наверное, покажи нам кто крупный план, этот герой смотрелся бы иначе. Но — нет. Папа Боба в мюзикле решён неправильно, и, соответственно, арест самого Боба не бьёт так сильно и конкретно по мозгам.
Катя… «Железный дровосек», который, внезапно, размякает, впадает в лирику, некрасиво оттаивает, как грязная глыба льда… В фильме — да, у Кати есть чувства к Мэлсу, но привычная механистичность и фанатичность личности героини перевешивают. Она на самом деле в первую очередь пытается спасти Мэлса, а не добиться собственного счастья. В спектакле всё снова нелогично (ну, вы уже поняли, что логично-нелогично — главные мои слова здесь). «Комиссар» Катя начинает страдать раздвоением личности, то ведя себя, как железный Феликс, то превращаясь в истеричную дамочку из женских романов начала прошлого века. Зря. Ведь интересный персонаж. Ему б цельности…
Ну, и ключевое. Спектакль (как и фильм) позволяет мгновенно переноситься через дни, месяцы, года… В кино всё нормально: действие линейно и логично (вот, опять это слово!). В мюзикле что-то пошло не так… ВременнЫе скачки почему-то не удалось продемонстрировать явственно, потому кажется, что всё происходит буквально за пару-тройку недель. Но и не это главное. Совершенно неясно, а чего, простите, конкретно комсомолец Мэлс столь прикипел к идеалогии стиляг, что в финале, вопреки всему, остаётся практически последним из могикан, храня верность клешам и коку. Да, пошёл на «смену имиджа» он ради Пользы, уяснили. А когда «ядовитые пары» столь сильно заразили мозг бывшего Мэлса, ставшего Мэлом, что он готов и семьёй поступиться, но остаться стилягой? Кто б знал…
Всё это — просчёты создателей мюзикла. Я зуб даю, что они сами даже не подозревают если не о всех, то о некоей части их. Ведь если в бэкграунде есть фильм, то, на его волне, данные лакуны сценария и постановки практически незаметны. Но грешно ж ставить спектакли по принципу: «Ну, вы кино смотрели, потому тут мы играем, тут не играем, тут рыбу заворачивали — в общем, разберётесь!..»
«Так что, «Стиляги» никуда не годятся?!» — воскликнете вы. Ну как же?! Я ж в начале написала: это мюзикл-качели. Я описала ужас-ужас. А теперь давайте расскажу про класс-класс.
Самое главное — это огромная любовь создателей к своему детищу. Она чувствуется в каждой мизансцене, в каждой песне. Да, у авторов спектакля есть огроменное слепое пятно, появившееся в результате просмотра фильма, и теперь они не видят ни сюжетных провисов, ни непрописанности персонажей. Ведь все ж знают, как оно там на экране было. Чо вы как эти-то…
И вместе с этим — глубочайшее погружение в исторические реалии (да, по большей части культурные, относящиеся к стилягам как явлению, а не общевременные — мы ж помним про феерический «Кок»). Огромное уважение и любовь к прошлому — да, конкретному его пласту, да, мертворождённому и не имеющему будущего, на наш взгляд — смешному и несуразному. Зато, при всём при этом, живому и бунтующему. Серость вокруг — стиляги в центре!
А насколько прекрасны сцены в коммунальной квартире! Ну да, после «Норд-Оста» затрагивать темы коммуналок чревато — все же будут сравнивать. Но в «Стилягах» родился настолько живой и достоверный мир (при общей-то аскетичности декораций; вот я б могла, хитро прищурив бровь, спросить, а что это остальные сцены не решены так подробно и исторически достоверно, но… не буду! Хороша коммуналка!), что в него влюбляешься и даже хочешь оказаться в этом радостном сумасшествии прям сейчас (и это я вам пишу, человек, который до шести лет жил в самой настоящей коммунальной квартире и хоть по-детски, но помнящий, как это было!..).
«Стиляги» — это очень празднично, цветасто, и это, как ни крути, Франдетти. В смысле, фамилия данного режиссёра давно уже стала определённым знаком качества, который гарантирует удовольствие от спектакля, не смотря ни на что.
Можно ещё и начать упирать на то, что «Стиляги» — отечественный продукт, рассказывающий про нашу с вами общую историю, несущий понятные и близкие нашему социуму ценности… Но это сделает толпа рецензентов и без меня, а я лично полагаю, что тема человеческих страданий, страстей, чувств, взаимоотношений, стремлений, падений и взлётов куда важнее.
И в этом разрезе меня просто убил, сшиб на пол, размазал по стенке финал мюзикла — и всё это не просто в хорошем, а в превосходном смысле! Я всегда говорила и буду повторять, что завершение спектакля, его точка — это зачастую 90% зрительского восприятия. Так было на «Волосах» Театра Стаса Намина, например, когда я тосковала два действия подряд, но во время финальной сцены практически достигла катарсиса и простила создателям спектакля всё.
Диалог с вернувшимся из Штатов Фредом и последующий за ним монолог Мэлса, перетекающий в «Шаляй-валяй», — это, действительно, те несколько минут, ради которых стоит смотреть всю постановку (при условии, что вы настолько придирчивы, что она в принципе не пришлась вам по нраву). И эта финальная сцена, честное слово, получилась у Франдетти сотоварищи на порядок мощнее и правильнее, чем в фильме Тодоровского.
Это душевный, моральный апогей, которого зрители достигают вместе с Мэлсом, безуспешно бьющимся в стену советского бытия и безысходности. И такой финал — исступлённый, беспросветный, но всё равно наполненный робкой светлой надеждой, — является главной ценностью постановки.
А что же с музыкальной составляющей, спросите вы, устав от моих философских излияний. Тут тоже двояко. Начнём с того, что я издревле весьма предвзята к джукбокс-мюзиклам (единственным светлым пятном, как по мне, является прелестный «Зорро», но там, не будем забывать, довольно много материала написано специально для спектакля). А «Стиляги» и тут выпендрились: в них использованы не просто «народные хиты», а вставлены в канву повествования песни абсолютно разных исполнителей, пусть и относящихся к единому жанру.
Я уже сообщила всё, что думаю по поводу трансформации большей части песенных текстов, так что не будем более о грустном. Зато очень неплохо распределены треки по персонажам — они подходят им стилистически и эмоционально.
Минусы: «Я люблю буги-вуги» (ой как не хватает дыхания для одновременного безудержного танца и вокализирования и без того не слишком поющему артисту) и «Жёлтые ботинки» (зачем этот трек вставлен в мюзикл, я вообще не поняла… да и к постановочной стороне данного момента у меня масса вопросов).
И вот что: я впервые видела, что в профессиональной постановке начинающей петь акапелла актрисе не дали тональность, потому уж как получилось, так она и вступила, а потом «въезжала» в нужные ноты, сыгранные подключившимся оркестром. Вот это как вообще?..
Зато как прекрасна «До свиданья, мама»!.. Маленький шедевр, я считаю. Великолепна «Человек и кошка» — такая уютная, тёплая и ламповая. Симпатично сделана «Ему не нужна американская жена» (ну, и за «статую свободы» в конце песни отдельный поклон). Пронзительных «Скованных одной цепью» я уже упоминала.
А лучший музыкальный момент — саксофонный дуэт Summertime. Я даже всплакнула от нахлынувших чувств, так меня проняли и картинка, и звучание (и даже неважно, что понять, кто в версии спектакля был вторым участником дуэта, нереально).
Плюс отличное решение — «Москва майская» в качестве лейтмотива спектакля. Эта мелодия постепенно меняет характер и настроение, превращаясь из жизнерадостной речёвки практически в похоронный марш. Круто!
И всё это великолепие не под огромный оркестр, а под аккомпанемент шестёрки замечательных музыкантов, Здесь больше и не надо — более того, переизбыток инструментов превратил бы рок-н-ролл в попсу (примеров тому, увы, предостаточно), а оно нам надо?
Что ж, теперь можно выдохнуть и немного поговорить об артистах. Я не буду перечислять всех и каждого (и без того такая простыня получилась, что самой страшно за тех, кто её отважится прочесть целиком), отмечу только нескольких, затронувших наибольшее число струн в моей душе.
Ансамбль, традиционно, прекрасен. Я искренне не понимаю, как эти люди не просто выживают, но и вполне себе ударно справляются с «двойниками» в выходные, трудясь и без того ежедневно. Постановщики безжалостны к ансамблю: он танцует, как в последний раз, поёт и существует в тех или иных ролях столь активно и интенсивно, что по завершении блока я бы всех в санаторий для восстановления сил отправляла. В ансамбле вы заметите множество знакомых лиц (например, великого и ужасного Ивана Коряковского, в случае которого легче перечислить мюзиклы, в которых он НЕ работал, Евгения Скочина, Елизавету Пащенко, Юлию Иву, Романа Аптекаря, Анну Лукоянову, Карину Адегамову, Дениса Котельникова, Дарью Зуеву, Влада Юдина… ну, мощь же, да?!), и уже одно их присутствие на сцене обещает массу приятного.
Польза — Дарья Авратинская. С Дарьей, как вы уже могли понять, поступили нечестно, лишив киношных крупных планов и заставив справляться с ролью роковой женщины-Пользы сценическими средствами. Где-то получилось удачнее, в других местах — хуже. Но за «До свиданья, мама» и наглядную демонстрацию того, во что может превратиться девушка-цветок, будучи затюканной бытом, безденежьем и отсутствием перспектив, Дарье стоит поаплодировать от всего сердца. Жизненно. Так оно и бывает.
Мэлс — Олег Отс. А ведь Олегу очень идёт эта роль! Типажно он, чего уж душой кривить, невероятно похож на Антона Шагина из фильма (тот же Эмиль Салес, Мэлс из другого состава, лишён этой преференции и потому должен был нащупывать персонажа с нуля — говорят, здорово вышло). Да, с вокалом у Олега катастрофа (хотя это не стало новостью для меня), но как он хорош в финале!.. И в остальных сценах всё отлично, но «Шаляй-валяй» — безусловная актёрская удача.
Папа Мэлса — Олег Масленников. А этого товарища я оставила на сладкое, потому что он впечатлил меня сильнее всех. Во-первых, потому что, в отличие от остальных персонажей, прописанных по диагонали и пунктиром (да-да, это ещё один камень в огород либретто, который я приберегла напоследок), папа Мэлса является цельной личностью, понятной и крайне симпатичной. Он — наш человек. И он, простой советский мужик, сначала принимает сына-стилягу, потом — внука-негритёнка и невестку-не пойми кого, и делает это не от глупости, а от широты души. Собственно, все мы с детства воспитывались на таких персонажах — и в «Стилягах», в общем-то, отрицающих и порицающих «совок», главным моральным мерилом становится он — типичный советский работяга, как будто сошедший со страниц передовицы. Забавно…
Уже совсем скоро стартует второй блок «Стиляг». И, знаете, я вам рекомендую посмотреть этот мюзикл. Конечно, я изрядно отругала его. Но вот чего не отнимешь — так это качества постановки. Как ни крути, при всех недостатках и косяках (а заметит ли их обычный зритель, мне интересно?) «Стиляги» остаются, во-первых, одной из немногих значимых мюзикловых премьер этого сезона, а во-вторых, на самом деле крепким и сильным спектаклем.
Так что выбирайте состав (а Театр Наций заботится о нас и заранее перечисляет всех исполнителей в афише) — и впускайте рок-н-ролл, клёши и коки в свою жизнь! А потом приходите в комментарии — и спорьте со мной, доказывая, что я ничего не понимаю в музыкальном театре. Или соглашайтесь. Ведь желание подискутировать после похода в театр — это главное доказательство того, что спектакль состоялся.
