Я/Мы Войцек!
Филипп Гуревич (режиссёр спектакля)
Немецкий поэт, драматург, философ, анатом, революционер (за что его особо ценили у нас в стране во времена былые) и просто гений Георг Бюхнер умер в 1837 году от тифа в возрасте всего-то 23 лет. После себя он оставил три философских труда, прокламацию «Воззвание к гессенским крестьянам», несколько десятков писем, множество стихотворений (на русском языке, между прочим, впервые представленных на страницах программки Театра Маяковского), незаконченную новеллу и четыре пьесы разной степени готовности. Страшно представить, сколь объёмным было бы наследие Бюхнера, позволь ему судьба прожить подольше.
Пьеса «Войцек» считается лучшим произведением драматурга. И это при том, что работать над ней Бюхнер начал во второй половине 1836 года, но так и не успел завершить свой замысел. В 1875 году австрийский писатель Карл Эмиль Францоз, трудясь над собранием сочинений Бюхнера, создал ту самую редакцию пьесы, которая сегодня лежит в основе большинства сценических или экранных интерпретаций.
Сложность заключалась в том, что перед Францозом оказались 26 разрозненных и не пронумерованных листов с текстом. Ни порядок сцен, ни степень их готовности абсолютно не были ясны. К тому же чернила успели почти полностью выцвести (пришлось прибегнуть к помощи химии), а микроскопический и нечеловекопонятный почерк Бюхнера максимально усложнял задачу. Редактор даже фамилию главного героя прочитал как «Воццек», и под таким заголовком первое время и издавалось произведение (и представьте, что это был за почерк, если на протяжении не самого короткого текста вместо Woyzeck немецкоязычный человек видел Wozzeck).
Францоз скомпоновал фрагменты в единую пьесу по собственному разумению (а несколько вообще отбросил за ненадобностью, ибо они представляли собой наброски финальных сцен, состоящие из нескольких предложений, и что с ними делать, не догадался бы и полнейший гений), придумал финал (мол, Войцек тонет в пруду; ну, а как иначе, нельзя же оставить произведение без какой-никакой, но концовки) и в таком виде отправил в печать. Насколько же соответствовал изданный текст концепции и идеям Бюхнера, неизвестно.
Впоследствии и неоднократно перерабатывали редакцию Францоза, и снова пытались подступиться к оригинальной рукописи, так что любопытный исследователь без труда найдёт на просторах интернета несколько версий «Войцека», отличающихся друг от другой очерёдностью сцен — а вследствие этого и смысловыми акцентами.
Всё это я написала для того, чтобы резюмировать: «Войцека» ставят по всему миру столь часто, что все интерпретации и не перечислить (только в Москве прямо в данный момент можно купить билеты на три одноимённых спектакля). И каждый режиссёр смело предлагает личное прочтение пьесы. Снова перетасовываются сцены, переосмысливаются финалы, добавляются или вычёркиваются второстепенные персонажи…
Здесь тот редкий случай, когда за своих героев говорит не автор, Георг Бюхнер (потому как его-то точку зрения мы уже узнать не в состоянии, и определить, какая им задумывалась мораль и сверхидея, невозможно), а непосредственно тот или иной постановщик. Филипп Гуревич, презентуя собственного «Войцека» в Театре им. Маяковского, честно признался, что, подступаясь к данной пьесе, он стремился донести до зрителей мысли, которые волнуют его сегодня: важность семьи как центра существования каждого человека.
Не оправдывая своего героя, Гуревич старался понять его, ведь, по мнению постановщика, все мы такие же, как Войцек, и кто знает, на что мы будем способны, оказавшись на краю?.. Потому и на афише указано: «обыкновенная трагедия».
Перед началом спектакля «глас свыше» просит не только отключить мобильные телефоны, но и успокаивает: мол, всё продлится недолго. И действительно: как постановка, так и агония главного героя (моральная и физическая) закончатся весьма быстро. Но тут тот случай, когда каждая минута стоит часа.
Прямо в первой сцене нам объясняют, что, действительно, существовал в 19 веке этот самый Войцек (пусть и не Франц, как у Бюхнера, а Иоганн Кристиан). Он зарезал свою сожительницу (то ли из-за ревности, то ли загадочные голоса нашептали) и был приговорён к казни. Адвокат же настаивал на невменяемости Войцека и подавал основанные на этом факте прошения о помиловании. В результате экспертиз Войцек был признан абсолютно здоровым и публично обезглавлен на рыночной площади в Лейпциге. (Вот знай обо всём этом Францоз, над финалом пьесы ему пришлось бы покорпеть, а не писать просто, что главный герой утонул.)
И всё дальнейшее повествование мы воспринимаем уже через призму озвученных фактов. Нам известен конец, осталось понять, что именно к нему привело. И Гуревич чернейшими красками рисует беспросветную жизнь простого работяги, вынужденного рваться из кожи, чтобы прокормить любимую женщину и новорождённого ребёнка (сценография Анны Агафоновой и Антона Трошина этому способствует: мир спектакля — это выжженная, мёртвая земля, которую, как саван, покрывает снег).
Войцек (Илья Никулин) получает копейки на каждой из своих многочисленных тяжелейших работ, а его единственная радость — напиться и забыться. При этом пафосный Капитан (Дмитрий Гарнов), у которого наш герой трудится цирюльником, пеняет Войцеку на безнравственность (мол, вне брака дитя прижил), не потрудившись сделать перерыв в оральных утехах (не уверена, что следовало демонстрировать данный момент вот так, в лоб, тогда как прочие сцены наполнены иносказаниями и аллюзиями). Саркастический Доктор (Роман Фомин) вещает о свободе каждого человека, на самом-то деле в Войцеке, коего он использует в качестве подопытного кролика, такового не видя.
В итоге и сам Войцек себя человеком не считает. Жгучее одиночество героя, его жажда любви выплёскиваются в крики о помощи — младенческий, беспомощный плач. Такова обыкновенная трагедия всех ненужных, недолюбленных когда-то детей, которые, спустя годы, превращаются в не менее лишних взрослых.
Возлюбленная Войцека Мария (Валерия Куликова) — замордованная судьбой женщина, внезапно увидевшая свет в конце тоннеля: на неё обратил внимание красавец Табурмажор (Владимир Гуськов). Принятые ей в подарок серьги — не расплата за определённого рода услуги (обычно Марию изображают как даму не слишком тяжёлого поведения, но Гуревич смотрит гораздо глубже), а символ обещанной ей новой, богатой, счастливой, полноценной жизни.
Мария для Войцека — и Богоматерь (светящийся силуэт которой проявляется на чёрной, мёртвой стене), и тяжёлый крест («Sein Kreuz tragen» — «Неси свой крест» — как гласит надпись на заднике сцены). И ради своей женщины Войцек снова и снова бежит по кругу жизни («Беги, Войцек!»), не понимая, как сойти с этого постылого пути. Бежит, пока сам себя не загоняет в тупик.
Многоликая Юлия Марычева отвечает за все остальные роли в спектакле — она и некий глас судьбы, и трудяга Андрес, и подруга Марии Маргарита, и дурачок Карл, которому Гуревич доверил поставить точку в истории. Именно этот персонаж рассказывает оставшемуся сиротой младенцу сказку: «Жил-был на свете бедный мальчик, ни отца у него, ни матери, все померли…» Или же это судьба опять запускает бесконечный бег по кругу, сокрушаясь об участи нового Войцека — никому не нужного и лишённого любви?..
У Филиппа Гуревича со товарищи однозначно получилось построить свою собственную версию пьесы — с новой завязкой, яркой и болезненной кульминацией и единственно возможной развязкой. Страшная сказка в финале (вот тут точно можно сказать, что Бюхнер предполагал её в абсолютно иной сцене) связывает клеем логики всё то, что происходило ранее, и подробнейше объясняет зрителям главную идею команды Театра Маяковского. И как же больно смотреть на одинокого младенца (да, он не живой, но от этого не становится менее настоящим), брошенного всеми в чёрной пустоте…
Режиссёр погружает нас в мир мёртвых душ, которые всеми силами пытаются показать: мы живы! Мы существуем! Смотрите на нас! Их молчаливый вопль о помощи взрывается грохотом музыки, сопровождаемым ослепительным световым хаосом (так что если ваши уши достаточно нежны, а стробоскопы неприятны зрению, как следует подумайте, идти ли на премьеру). Но пустота засасывает всех и вся…
«Войцек» — это спектакль-метафора. Гуревич не щадит чувства зрителей, старательно выпячивая некрасивое, неприятное, откровенно мерзкое — для того, чтобы появилось страстное желание идти к свету, очиститься, перестать быть Войцеком, наконец. И если уж нести свой крест, то в правильном направлении.
Несомненно, этот спектакль примут далеко не все. Не каждый готов искать эстетичное в уродливом, не любому хочется в театре опускаться на дно и копаться в человеческой грязи, дабы приблизиться к возвышенному (даже, если позволите, божественному). Но коли вы — из поклонников режиссёров, предпочитающих играть на самых тёмных струнах зрительской души, то обязательно обратите внимание на «Войцека».
Согласитесь ли вы в итоге с постановщиком или захотите оспорить его тезис о всеобъемлемости Войцека, неважно. Главное в театре — отсутствие равнодушия. И здесь я вам его гарантирую.
