Весной 1890 года совсем молодой ещё тогда, тридцатилетний Антон Павлович Чехов отправился в непростое путешествие на Сахалин (в эти края и сегодня не так уж легко попасть, а в те времена дорога на затерянный остров была испытанием, преодолеть которое мог не каждый). Домой литератор вернулся только через восемь месяцев, в декабре — причём, на дорогу пришлась львиная доля этого времени — пять месяцев.
Зачем именно уже получивший на тот момент всеобщее признание писатель (была издана «Каштанка», на сцене с успехом шли «Иванов», «Медведь», «Свадьба» и другие пьесы) отправился на край света, что побудило его на такой шаг, не могли точно сказать даже его родные (им виделось, что поездка началась «совершенно случайно», «как-то вдруг, неожиданно»). И я сейчас не буду пытаться анализировать, что двигало Антоном Павловичем, когда он решился на исследование сахалинской каторги, где провёл три плодотворных месяца (в конце концов, не этому вопросу посвящёна данная статья). Нам важно, что по возвращении Чехов сел за работу, и через несколько лет на свет появилась книга «Остров Сахалин» — уникальные в своём роде «путевые заметки», исторический документ, написанный не по-чеховски сухим, почти беспристрастным языком исследователя, стремящегося донести до читателя факты и цифры — а все эти ваши эмоции и чувства не столь важны для его глобального труда.
Впрочем, уже ко второй главе ты понимаешь, что всё это — и стилистика изложения, и упор на статистику, и кажущееся равнодушие к конкретным, живым и страждущим людям — обман, мистификация талантливого писателя. Скрытая боль, ужас от увиденного, непонимание, как возможно подобное расчеловечивание, буквально изливаются со страниц, и ты осознаёшь, что мало существует преступлений, заслуживающих подобной кары, что наказание в очередной раз приняло неконструктивную форму мести, а не выполняет свою изначальную функцию — возвращение света в души осуждённых…
Взяв за основу «путевые заметки» Чехова, «приправив» их семейными письмами и архивными данными, режиссёр Олег Долин и команда молодых артистов материализовали в Чёрной комнате РАМТа свой «Остров Сахалин». Во время общения с прессой Долин совершенно справедливо заметил, что мы все примерно представляем себе, что такое каторга, но конкретно, в деталях это явление нам неизвестно. Зрители сразу же, со входа в камерный зал погружаются в неведомый, тягостный каторжный мир — без лишних объяснений, без исторических экскурсов, без затягивающей повествование экспозиции, — так, чтобы стало сразу понятно, в какое же преддверие ада мы угодили. Публика окунается в сахалинское бытие мгновенно, с головой — так же, как это делали некогда сосланные сюда бедолаги (с той лишь разницей, что мы с вами наблюдаем за происходящим с позиции свободного человека — авторской, чеховской позиции).
Пьеса (а автором инсценировки является лично Олег Долин) нелинейна: в ней нет какого-то выраженного событийного ряда. Некто Антон (персонаж Андрея Лаптева, де-юре являющийся приехавшим на Сахалин Чеховым, но де-факто, поскольку задача достоверно изобразить конкретно Антона Павловича не ставилась, некий рассказчик, сопровождающий нас в путешествии по Сахалину) ведёт повествование — в буквальном смысле зачитывает нам путевые заметки: свои впечатления от каторжного быта, от людей — как свободных, так и заключённых, от нравов и обычаев… От правильной каторги в целом (ибо сахалинская задумывалась неким следующим шагом по отношению к своим предшественницам «на материке»). И получается в итоге, что даже самая правильная каторга всё равно остаётся ей — каторгой, как ты ни облегчай кандалы и ни устраивай праздничную иллюминацию на улицах поселений.
Все здесь в плену неуютного, сурового острова — и каторжане, и те, кто, по сути, выше их, ибо обладают юридической свободой, — надзиратели и сахалинское начальство, являющее собой яркий, болезненный контраст с прочими «стратами», пытающееся жить нормальной, обычной, материковой жизнью, но от этого делающее окружающую реальность ещё страшнее. И кажется, что отсюда, с края света, невозможно вернуться «в Россию» не только каторжанам (им это было запрещено законом: после окончания срока многие из бывших заключённых до конца жизни останутся на Сахалине, и лишь малая часть «счастливцев» сможет обосноваться на Дальнем Востоке), но и тем, кто их охраняет.
Дорога в один конец. И даже если ты всё же сумеешь найти путь в родной дом (как тот же Чехов; который, впрочем, именно на Сахалине окончательно подорвал своё здоровье, и глодавший его лёгкие туберкулёз обрёл фатальную мощь), морально, душевно ты уже не будешь прежним. Каторга перемелет тебя.
Россыпь сцен и событий. Как в калейдоскопе, проносящиеся мимо тебя лица (а в РАМТе всё многообразие героев воплощают в жизнь артисты Алексей Гладков, Илья Барабошкин, Иван Канонеров, Николай Угрюмов и Дарья Затеева — та, кому доверили всех персонажей женского пола, бесконечно отличающихся друг от друга и внешне, и внутренне). Авторские размышления, не поясняющие, как можно было бы предположить, исходя из фабулы спектакля, что такое хорошо и что такое плохо, а, скорее, мотивирующие публику провести собственную умственную работу. И все эти вроде бы разрозненные элементы отменным образом складываются в пьесу, простроенную по вполне классическим канонам — другое дело, что момент кульминации здесь для разных зрителей окажется различным; скажу так, что сильней вас по жизни триггерит, что бьёт в самую болезненную точку, то и окажется кульминационным взрывом спектакля. И, значит, остров Сахалин у вас будет свой собственный, индивидуальный, не такой, как у соседа по зрительному залу.
А вот он, к слову, зал (точней, его трансформация для постановки), является одной из ярких особенностей спектакля. Чёрная комната РАМта стала ещё камернее: стулья для публики (и их всего-то около сорока) расположены вокруг небольшого пятачка импровизированной сцены, и потому мы максимально погружаемся в действие, разворачивающееся не только перед нами (причём, на 360 градусов), но и вокруг нас. Человеческие судьбы рушатся буквально на расстоянии вытянутой руки. И никакой «четвёртой стены» — постоянный прямой диалог со зрителями, глаза в глаза, попытка вместе найти ответы на сложнейшие вопросы.
За «внешний облик» «Острова Сахалина» отвечали художник Алексей Трегубов и художник по свету Нарек Туманян. Выбранная ими стилистика полного минимализма, лаконичности, усиленной несколькими яркими, выпуклыми деталями, мгновенно переносит нас в нищету каторжного Сахалина. Тусклый свет, ёжащаяся колючая проволока, чёрные стены комнаты — и вот ты уже там, куда не попадают по своей воле (если вы, конечно, не Чехов — или же не театральные зрители, перенесённые на каторгу силами искусства).
И только костюмы персонажей (я, кстати, при всём желании не смогла бы посчитать, сколько раз за спектакль переодеваются артисты) практически достоверны — потому что только люди здесь настоящие, живые. Каторжное же бытие — «заживо Мёртвый дом», как назвал острог ещё Фёдор Михайлович Достоевский (а он-то знал, о чём говорил, ибо четыре года провёл на каторге в Омске).
Книга Чехова, взорвавшая сознание обывателей, стала одним из факторов, побудивших правительство закрыть сахалинскую каторгу. Создатели спектакля РАМТа не ставят перед собой таких глобальных задач. Им важно, чтобы публика задумалась — о трусости и стойкости, потере человеческого достоинства и умении сохранять себя даже в самых антигуманных условиях, смирении с реальностью и жажде свободы… И, поискав ответы на сложнейшие вопросы, может быть, мы сможем покинуть наш личный остров Сахалин.
Материал подготовлен по аккредитации и для портала Musecube.
