Случается так, что я хожу на спектакли обожаемых мной режиссёров и выползаю потом на улицу в полностью растрёпанных чувствах. Потому как — ну, не сложилась постановка, не играет, не цепляет, не вызывает желания душевно парить над столицей. Вот и на сей раз так получилось: чудеснейший «Современник», божественная Гульназ Балпеисова, невероятный актёрский состав… А спектакль смотреть невозможно. Почему? Начинаю размышлять…
Итак, свежая премьера «Современника»: «Это моя жизнь» по пьесе южноафриканского драматурга Атола Фугарда «Здесь живут люди» (почему было изменено название становится понятно, когда вбиваешь оригинальный заголовок в поисковик; ну, уже заняты эти слова, что поделать). И тот редкий случай, когда я не смогла дочитать первоисточник — хотя искренне старалась. Сразу из начала второго акта перепрыгнула к финалу, чтобы оценить разницу (а в «Современнике» концовка куда более позитивная, нежели у Фугарда). А остальное не осилила — это выше моих возможностей…
Ибо тут и кроется основная и единственная проблема спектакля: пьеса ужасающа. Впрочем, я понимаю, почему и артисты, и сама Балпеисова прикипели к ней (а на пресс-подходах все, как один, воспевали материалу хвалу): здесь масса того, что можно сыграть, прожить, интерпретировать, трактовать, пронзить и присвоить. Одно плохо: зрителям смотреть на всё это столь же тяжко, как и, например, разбирать ёлку после праздников. Вроде, и надо, а силушек никаких нет.
Ну, не секрет же, что работа над спектаклем и его созерцание — разные вещи. Я могу привести в пример сразу несколько постановок, которые актёры обожают донельзя. Для них оные — подарки, в которых можно раскрыться с внезапной стороны и выполнить максимально нетривиальные режиссёрские задачи. Но с моей, зрительской колокольни, эти спектакли — полнейшие неудачи театров, в которых родились. Вот и «Это моя жизнь» — из той же когорты. Эту вещь, что сразу заметно, приятно и захватывающе создавать. Один минус: есть ещё и зрительный зал, который вынужден на данное творение любоваться…
Смотрите, сюжет таков: некая Милли пятидесяти лет (Алёна Бабенко) владеет домом в Йоханнесбурге и сдаёт комнаты недопсихологу Дону, считающему себя нереально умным и взрослым (Иван Стебунов), и неудачной семейной паре — дурачку-боксёру Шорти (Ефим Белосорочка) и его молоденькой жёнушке Сисси (Марта Хованская). Милли в ярости-депрессии-стрессе-опустощении. Мистер Алерс, ещё один жилец сего дома, но по факту — возлюбленный Милли, которому она отдала десять лет своей жизни, наплевал на их еженедельный ритуал (поход в едальню, где поглощаются сосиски и пьётся пиво) и отправился на ужин с неким старым товарищем. И Милли жаждет отомстить любовнику — провести вечер весело и задорно…
Попутно откроются секреты домовладелицы и детали её отношений с Алерсом, Дон будет строить из себя профессора, играя одну роль за другой, а глупенькие Шорти и Сисси станут разбираться в своей семейной жизни, попутно выращивая шелковичных червей…
Всего четверо персонажей (мистер Алерс покажется из-за кулис буквально на пару секунд — он тут, по сути, та же декорация), эдакий психологизм и погружение в сущность людскую. Да ещё и главная героиня тут женщина — и, казалось бы, такая, что все феминистки (и я — первая) стоя аплодировать должны. Режиссёр и Алёна Бабенко уверяют: Милли за время спектакля поменялась полностью, зачеркнув старую жизнь и начав новую. Став, по сути, иным человеком. Будьте, как Милли! Она сильна! Она мощна! Милли — молодец!
Только это — ошибка творцов. Не о том постановка-то. Понимаю, что делали именно то, что декларируют. А получилось вообще иное: истерика нарциссической личности, удовлетворявшей своё эго.
Вина в том — драматурга. Что написал — то и показывают (за исключением, конечно, финала, который, увы, ещё чётче проявил на плёнке спектакля махрового нарцисса). Три часа болтологии — и ведь ни о чём. Герои обмениваются репликами, не имеющими ничего общего с обычной жизнью. Дон заумствует и проводит сеансы психотерапии (ну, понятно, там профессионализмом и не пахнет, автор нам сие чётко объяснил, но монологи-диалоги расписал длиннейшие). Сисси (слава небесам, она редко появляется на сцене) произносит нечто, в принципе нечеловекопонятное. Шорти — вот он прелестен. Он — единственный, кто похож на живое и реальное существо. Но главная беда — Милли…
Нет, друзья мои, это — не страдающая женщина, понимающая, что годы-то идут — собственно, уже ушли. А тот мужчина, на которого она надеялась, которого, может, даже любила, её предал. Милли — типичный, ярко выраженный нарцисс. Ушёл мистер Алерс из её цепких коготков — ах какая сволочь! Но ничего, я подпитаю ресурс вот этими юнцами, ютящимися в моём доме. Никуда ж не денутся, сейчас я с ним поиграю!
И все дальнейшие сцены — это стереотипное, узнаваемое с первой секунды (а я, увы, краевед) поведение нарцисса. А ходульный, пафосный, неестественный текст пьесы подчёркивает наблюдение сие: нарциссы любят вещать и витийствовать, ибо, не умея ощущать реальные чувства, так, по их мнению, они их изображают. Игра в страдание, игра в праздник, игра в срывание покровов, игра в любовь — всё это мы видим в спектакле. Милли, как умелый кукловод, управляет своими молодыми компаньонами, качая чашу весов от всеобщей дружбы к полнейшей ненависти — и обратно. И ей, честное слово, ну очень хорошо. Каким бы несчастным мопсиком она себя не выставляла. И это — не мои домыслы, всё это я увидела на сцене.
Но, да, режиссёрский подход — филигранный. Артисты — невероятны. Алёна Бабенко — это какой-то верх театрального искусства. Ефим Белосорочка — гений. Иван Стебунов прекрасен донельзя. Марта Хованская тоже хороша, но у неё роль, по сравнению с остальными, крошечная.
И даже ладно б: и про нарциссическую личность (пусть создатели этого и не планировали) мы бы посмотрели спектакль. Хоть осознали б, кого за три километра обходить надо. Но… и это у нас не получится должным образом.
Потому что — скучно. А скука — убийца постановки. И тоску нагоняет он — текст пьесы, который столь люб режиссёру и артистам, но который абсолютно невозможно воспринимать из зала. Нудно. Недостоверно. Слишком многословно. Не общаются так люди, уж простите.
Плюс перевод кошмарен. Как я понимаю, В. Воронин (кем бы он ни был) трудился над пьесой примерно в то же время, когда она была написана (а это случилось в 1982-м). Но даже тогда просторечные и устаревшие обороты лично у меня вызвали б вопросы. «Уж я ли не потею!» — сетует Шорти, имея в виду, что пашет, как лошадь. «Мне бы только его допечь», — заявляет Милли о мистере Алерсе. И прочая, и прочая… Всё это дело надо было проредить мелким гребнем, чтобы хотя бы слушалось адекватно. Потому как вся эта красота артистами в должной мере не присвоена (по крайней мере, на предпремьерном показе). А слушать подобное — сущая пытка для русскоязычного человека.
В общем, писать я, воздевая руки и требуя от небес справедливости, могу ещё долго. Но давайте уже резюмирую. Пьеса — вот бич спектакля. Гульназ Балпеисовой её посоветовал сам Римас Туминас. Что поделать, Мастер ошибся. И такое бывает.
Смотреть спектакль можно (и, наверное, нужно) поклонникам занятых в нём артистов. Остальным (особенно любителям творчества режиссёра, не желающим разочароваться) лучше выбрать иную постановку.
Хотя «картинка» — красивейшая (художник-сценограф, художник по костюмам — Ольга Никитина, художник по свету — Нарек Туманян, композитор — Олег Синкин, видеохудожник — Вера Ахмеджанова, хореограф — Александр Лимин). Атмосферность — на ура. Каст — невероятный. Постановщик — умелец из умельцев. А спектакль — не сложился.
