Театр им. Моссовета выпускает одну спорную премьеру за другой. Совсем недавно Евгений Марчелли презентовал спектакль «ШЕКСПИРГАМЛЕТ» — своё видение бессмертной драмы. А теперь настала очередь Островского. Знакомьтесь: «БЕСприданница»!
Почему я использовала эпитет «спорная», поинтересуетесь вы? О, исключительно потому, что две свеженькие постановки Марчелли вызвали столько споров, что хоть в какую-нибудь книгу рекордов заноси. Ломаются копья, бросаются в лицо оппоненту виртуальные перчатки, ведутся эмоциональные диспуты об искусстве и его симулякре…
В прошлый раз мне было просто. «Гамлет» в версии Евгения Жозефовича покорил мою душеньку и порвал её на мелкие частички. А вот «БЕСприданница», при внешней похожести режиссёрского подхода, оставила больше вопросов, чем ответов. И по завершении спектакля я абсолютно искренне говорила знакомым: «У меня проблема. Мне понравилось!» Дело в том, что я, несомненно, отдавала себе отчёт в объективных минусах увиденного. Но и отрицать того, что свеженькая «моссоветовская» премьера пришлась мне по сердцу, я никак не могла.
Давайте так: в сегодняшнем Театре Моссовета для меня есть два абсолюта от Марчелли: «Жестокие игры» как синоним режиссёрской неудачи и «ШЕКСПИРГАМЛЕТ» как нечто, лежащее на другой, успешной чаше весов. А «Бесприданница» уютно располагается между этими двумя постановками — но, как ни крути, значительно ближе к жизнеописанию принца датского. Две «классических» истории даже могут показаться своеобразным диптихом, столь явно они рифмуются между собой.
И вот тут хочется разобраться, что же это: самоповтор и штампы — или же сознательное копирование приёмов и выразительных средств, иными словами, проявление творческого почерка режиссёра? Мне видится, что верны будут оба ответа. Марчелли и близка та стилистика, в которой он работает, и почему-то он то ли не может, то ли не хочет выходить за её рамки, творя спектакли-двойники (при том, что внутренне-то пьесы абсолютно различны).
Если кто-то из персонажей долго и упорно разговаривает тихо и безэмоционально — зуб даю, в один прекрасный момент он заорёт во всю ивановскую. Если происходит важный диалог, то герои статично встанут лицом друг к другу и начнут экспрессивно выплёскивать прямо в нос собеседнику всё, что накипело. Ещё здорово уложить персонажей на спину и заставить их выкрикивать текст в потолок. Особый смак — выпустить на сцену кучу не самых последних артистов театра и заставить их просто спеть песню — и уйти (в «БЕСприданнице» же — поесть пельменей и с чувством выполненного долга отправиться домой).
На удивление, всё это чудесно работало в «Гамлете». Там детальки театральной конструкции зацепились друг за друга столь правильно, что не возникало и тени вопроса, зачем постановщик предпринял тот или этот шаг (как минимум, у меня не возникало). А вот «БЕСприданница», увы, оказалась менее продуманным механизмом.
Я очень люблю творческое переосмысление классики. Меня хлебом не корми — дай оценить свежий взгляд на оную. Только вот сама пьеса Островского, как мне думается, совершенно не подходит для помещения её во вневременное пространство (а Марчелли именно это и делает). Почему-то Гамлет с его убийствами и средневековой моралью вполне гармонично лёг на рельсы сегодняшнего дня. Видимо, потому, что проблематика-то болезненная. А вот сюжет, повествующий о том, что раз обещал жениться — то дороги назад нет, и что девушка, поехавшая гулять с компанией мужчин, пала навсегда, бьёт абсолютно мимо нашего миропонимания.
Подобную ошибку совершил Театр Виктюка, попытавшись перенести «Мёртвые души» в текущий год. Уж больно неактуальна тема, не переформатируется она никак, чтобы стать злободневной. Та же беда с «БЕСприданницей». Она остра, только когда мы воспринимаем наше настоящее сквозь призму прошлого, в котором остаются герои Островского. Попытки осовременнить материал охолащивают его, лишая глубины.
И я сейчас говорю отнюдь не о костюмах и декорациях: можно оставаться в рамках задуманного автором века, играя спектакль на трёх стульях в футболках и джинсах. Театр — штука такая, он признаёт любые условности, буде они талантливы.
«БЕСприданница» Марчелли балансирует на грани провала и шедевра — и, наверное, только личное восприятие каждого конкретного зрителя, его жизненный опыт и нравственные ориентиры (ну, и театральная насмотренность, не без этого) влияет на то, чем именно окажется этот спектакль и что он привнесёт в жизнь.
Лично меня при всей вязкости постановка захватила и убедила в своей правдивости. Но если хоть один элемент не встроится в ваше сознание — пиши пропало. И я снова имею в виду не столько внешнее (в конце концов, к костюмам, гриму и декорациям привыкаешь, коли уж начинаешь верить в происходящее), сколько внутреннюю сущность «БЕСприданницы». Заранее узнать, как вы оцените спектакль, невозможно. Тут только метод проб и ошибок работает.
Кстати, я уверена, что сей спектакль смотрелся бы гармоничней в камерном пространстве Сцены под крышей. Потому что задумки Марчелли требуют восприятия глаза в глаза, жаждут непосредственного контакта с артистами. Я вовсе не гарантирую, что, сидя в амфитеатре, а тем более — в бельэтаже, вы прочувствуете всё то, что изливается в зал. Вблизи — да, можно купаться в эмоциях и чувствах. Но добьют ли они до галёрки?..
Я обожаю минимализм. И здесь он — на троне. К тому же, весьма неплохой. Но почему постоянно кажется, что сцена «Моссовета» слишком велика для этой постановки? Всё, вроде, хорошо и красиво (правда, мы уже не единожды встречали подобное решение — единственную серую стену за спинами артистов, являющуюся главной декорацией… Вот и в Театре Вахтангова такое помню, и в МХТ, и даже «8 любящих женщин» того же Театра Моссовета что-то подобное нам демонстрировали), но хочется как-то сдвинуть кулисы и добавить интимности.
Спектакль не соответствует пространству, в котором живёт. (Но «ШЕКСПИРГАМЛЕТ», при ещё большей лаконичности, в нём вполне уместен.) И это беда. Чем дальше ты сидишь, тем меньшей тебе кажется ценность происходящего. Постановка не масштабирована за границы репетиционного зала, она живёт сама в себе, не нуждаясь в публике. И повторюсь: места в первых рядах дают ощущение сопричастности. Ты, как бы, приглашена в тот интим, который творит спектакль. Но что делать людям, купившим билет чуть поодаль?..
А вот что умеет Марчелли, так это работать с антитемпом. Как и «Гамлет», «БЕСприданница» крадётся, временами замирая, никуда не торопится, выдерживает нечеловеческие паузы — и при всём этом держит тебя за грудки крепкой хваткой. Да, снова: если твой билет подразумевает, что ты усядешься близ сцены. «ШЕКСПИРГАМЛЕТ» работал на весь огромный зал Моссовета. «БЕСприданница» — только на тех, кто рядом.
Впрочем, я уже, кажется, хожу по кругу, говоря об одном и том же. Порассуждаем о режиссёрском прочтении пьесы Островского. И тут — снова возникает определённая двоякость. Одна грань — это то, что говорит о своём спектакле в интервью сам Марчелли и его артисты. Другая — то, что, в итоге, видит зритель, его понимание происходящего. И, по факту, нет в постановке ни беса, попутавшего Ларису (того самого, который аж в названии прописными буквами выделен), ни холодных, бездушных мужчин (верней, эти-то имеются — но отнюдь не все таковые), ни миляги-Паратова, которого не смогла рассмотреть главная героиня…
Безусловно, спектакль насыщен разнообразными находками и интереснейшими элементами — только они не складываются в ту картину, которая была обещана Марчелли. Получается, режиссёр не выполнил свою главную задачу — не смог создать именно ту постановку, которую задумал… и даже не заметил этого? Всё громадьё смыслов и подтекстов сплетается в иное полотно, нежели анонсировали пресс-релизы и репортажи. И вот как это воспринимать — как оригинальную трактовку (а, как ни крути, она именно такова) или же как глобальную неудачу? Представьте, что я пекла торт — а у меня получился борщ. Вкуснейший, ароматный, наваристый — только не торт. Я молодец — или же повар-неумёха?..
Так и «БЕСприданница»: это Островский под непривычным углом, это — целый сонм необычных, ярких персонажей, это масса поводов задуматься и порассуждать, что лежит за той или иной сценой… Но даже если это и торт, то отнюдь не с теми розочками, которые нам живописали до подачи на стол.
Если же отбросить сказанное в предыдущих трёх абзацах и попробовать разобраться в спектакле, как он есть, то тут мысли у меня следующие. Минимализм постановки позволяет вывести на первый план артистов — по сути, они являются основными «выразительными средствами», которыми пользуется режиссёр. Безусловно, сценография и световой дизайн подчёркивают этот ход (художник-сценограф — Игорь Капитанов, художник по свету — Андрей Абрамов) — равно как и отсутствие хоть минимального музыкального сопровождения (только на поклонах заиграет регги-версия песни «А цыган идёт» в исполнении Bro Sound).
Да-да, если «ШЕКСПИРГАМЛЕТ» «подзвучивался» хотя бы шедевральными барабанами, то «БЕСприданница» лишена возможности «встряхнуть зал» мелодией, подчеркнуть звуками музыки тот или иной момент и вообще разнообразить происходящее парой-тройкой треков. Откровенно говоря, смотри я спектакль, как обычный зритель («режим критика» включает необычную для меня наблюдательность), заметила бы «непривычную тишину», полагаю, только к финалу первого акта — когда герои разошлись за кулисы под шум одних аплодисментов. Ибо вот тут Марчелли оказался на высоте: его постановка прекрасно существует без музыки, а добиться подобного, не допуская провисов и скуки зрителей, ой как сложно. (Скажем, у Айдара Заббарова в его «Попрыгунье» подобный фокус, который он попытался провернуть в финале спектакля, не удался.)
Понятно, что крутейший актёрский ансамбль — основная причина, позволяющая в подобных условиях удерживать внимание публики. Но будем честны: вряд ли, не имея в арсенале столь мощных артистов, режиссёр бы рискнул создать именно такой спектакль. Только и здесь вырисовывается очередная двоякость: персонажи делятся на чёткие «лагеря». Одним дозволено действовать в рамках привычного нам психологического театра, впечатлять зрителей органичностью и правдивостью сценического существования. Другие же выполняют задачи постановщика, лежащие в абсолютно иных плоскостях. И мозг отказывается состыковывать всех этих людей в общую картинку.
Вот, например, те герои, которых хоть сейчас — в менее экспериментальный спектакль по Островскому.
Харита Игнатьевна Огудалова (Елена Валюшкина) — чудесная, живая и абсолютно естественная. Её кричащие наряды (художник по костюмам — Фагиля Сельская) отменно подчёркивают сущность героини — стремление быть в центре событий, властность, любовь к манипуляциям… Фирменная комичность Валюшкиной в начале — и глубочайший трагизм в финале спектакля… Именно Харита Игнатьевна, чего уж скрывать, является главной героиней постановки. Экс-Лариса в прошлом, она пытается уберечь дочь от собственных ошибок и, может быть, таким образом «заново прожить» собственную жизнь. В общем, только ради Валюшкиной можно приходить на «БЕСприданницу». Она — богиня.
Или же Василий Данилыч Вожеватов (Влад Боковин). Симпатичный весельчак и единственный мужчина, относящийся к Ларисе, как к человеку (что, опять же, противоречит уверениям режиссёра). В сцене с монеткой — когда Огудалову-младшую разыгрывают в орлянку — он сам делает всё возможное, чтобы потерпеть поражение (впрочем, этот момент в целом крайне недостоверен и необъясним — как раз из-за трактовки личности Вожеватова; здесь ему вообще не с чего соглашаться на подобные игры).
И даже Робинзон (Евгений Ратьков) не вызывает вопросов. Он, конечно, товарищ странноватый (а что поделать — творческий индивидуум), но вполне понятный. Ему глубоко плевать, в какие клоунские наряды одевает его Паратов и какие роли заставляет исполнять — лишь бы наливал и денег давал. Плохо то, что персонаж лишён внутренней сути (и это ни в коем случае не вина артиста). Никакой иной цели, кроме увеселения почтеннейшей публики, он не достигает. Не «рифмуется» с Ларисой, предавая себя и являясь такой же, как она, «вещью» Паратова (что, казалось бы, вполне логично). Просто тихонько уходит в тень ближе к финалу.
А следующая пара персонажей мечется от естественности к необъяснимости. Временами — хоть в Малый театр, а порой — хоть молоко за вредность давай. Верю, что сейчас уже характеры этих героев доковались и огранились, но на момент моего похода в театр была чётко видна разница между сценами «органичными» и «жёстко выстроенными постановщиком».
Мокий Парменыч Кнуров (Виталий Кищенко) — тот самый бедолага, которого вынуждают внушительное время вещать вполголоса и без проявления эмоций (что у Кищенко получается, прямо скажем, феноменально), чтобы в один прекрасный момент заставить орать почём зря. Но если в «Гамлете» данный «перепад настроений» меня впечатлил и убедил (хотя смотри я «ШЕКСПИРГАМЛЕТ» не первым, не знаю, что бы тогда подумала), то в «БЕСприданнице» он показался вторичным и лишним. Здесь и повода подходящего не было горло драть — градус диалога не настолько вырос.
Складывается ощущение, будто Кнуров столь симпатичен Марчелли, что он с завидной регулярностью позволяет ему блистать и искрить, затмевая остальных персонажей. И вдруг внезапно постановщик вспоминает, что герой-то — отрицательный, и заставляет его выкидывать некий кунштюк, наглядно демонстрирующий зрителю: перед нами — зло во плоти. Такие прыжки в сторону цирка и обратно смотрелись ой как некомфортно.
Аналогичная история с Сергеем Сергеевичем Паратовым (Станислав Бондаренко). Только впечатлишься игрой артиста, только оценишь, как точно и правильно подан рассказ об оставленном на острове Непутёвом (видать, не слишком-то оный горел желанием плясать под дудку барина — в отличие от Робинзона), чудеснейшим образом объясняющий, как в действительности Паратов относится к людям… Как внезапно — бац! — и Сергей Сергеевич превращается в картонного дергунчика, управляемого режиссёром.
И Кнуров, и Паратов в половине сцен предстают двумерными фигурами, мало похожими на себя же в «естественной обстановке». Логика персонажей настолько пунктирна, что в своём сознании я так и не смогла «собрать» кого-то из них в единую, цельную личность с внятными стремлениями, убеждениями и мотивами.
Но совсем печально всё обстоит с центральной парой спектакля. В ней я обнаружила только функции, но не людей из плоти и крови с пусть нездоровой, но психикой.
Юлий Капитонович Карандышев (Дмитрий Подадаев) должен бы, по идее постановщика, олицетворять всех тех, кто беззаветно любил, но не был по достоинству оценён предметом обожания. Присмотрись к нему чуть получше — а он светлейшее существо, скрывающее прекрасную душу под гнётом комплексов. Но ему, невзрачному и несчастному, предпочитают человека-фейерверк Паратова. Так, кажется, было задумано. В реальности же Карандышев как в первой сцене предстаёт крайне неприятным типом, так ровно в этой же тональности и проживает весь спектакль. Никакого развития персонажа, ни малейшей трансформации. Ему просто не хочется — да и не из-за чего — сочувствовать.
Если бы не харизма Подадаева, подозреваю, присутствие Карандышева на сцене публика замечала бы исключительно в те моменты, когда он начинал истерично вопить на Ларису (ну, или в сцене обеда — помните, полагаю, чем она заканчивается в пьесе). В принципе, из сражения с задумками режиссёра артист вышел победителем — хоть наблюдать за этой битвой не на жизнь, а на смерть было невыразимо больно.
Самое страшное, что в роботоподобном Карандышеве не заметно ни капли любви к Ларисе — мы должны поверить в её существование на слово. В итоге-то так или иначе отдельные детали складываются в историю с завязкой, кульминацией и развязкой, рождаются основные идеи постановки и высвечивается мораль. Жаль, что всё это в корне отличается от того, что планировал Марчелли. Оно вот как-то так само получилось (здесь снова вспоминаем про торт и борщ)…
И она — Лариса Дмитриевна (Анастасия Белова). Будь моя воля, вообще бы не упоминала эту героиню, ибо, как бы ни было больно подобное констатировать, премьера у Беловой не удалась. Но, рассуждая о персонажах, я стараюсь анализировать не столько актёрскую работу, сколько режиссёрское их раскрытие, потому и от Ларисы не отвертеться.
Итак, что нам показали? Стопроцентного андроида без единой человеческой мысли, чувства, жеста и позы (на данном фоне Карандышев — верх достоверности). И это вполне можно оправдать: раз Лариса Дмитриевна — вещь, кукла, в которую играют мужчины, то с чего бы ей быть иной? Более того: «оживает» Огудалова-младшая только после собственной смерти, впервые демонстрируя искреннее веселье и открытость миру (да-да, я имею в виду финальную сцену с Ларисой и пельменями). Трактуй — не хочу: можно предположить, и что физическая смерть привела героиню в состояние равновесия, ибо душевно она была мертва давно. И что все остальные — моральные мертвецы, а душа Ларисы, наконец, освободилась от гнёта общества. И… да версий много выстраивается, что прекрасно. Точка, которой Марчелли завершил своё полотно, мне весьма по нраву.
А вот путь, пройденный Ларисой до финала, мне совершенно не ясен. И претензия тут не к Беловой (я же видела её в других спектаклях, том же «Гамлете», где Анастасия, не говоря ни слова, впечатляет донельзя). Молодая артистка сделала всё, что могла на тот момент: чётко следуя схемам (встать — сесть — погладить себя — покричать — посмеяться), пройти из точки в точку, озвучивая текст. Почему Марчелли отправил играть премьеру именно Белову — вопрос. Он именно так и видел главную героиню спектакля — и его всё устраивало? Но как же внутренние переживания, которые Анастасии не поддались? На мой взгляд, это была совершенно не готовая актёрская работа, требующая неплохого количества репетиций.
И ещё один момент: я почему-то наивно решила, что несуразный костюм Ларисы (купальник с рыбацкими ботфортами) и её песня-крик — шикарное иносказание, отражение внутренних метаний героини. Послушала интервью — ан нет. И орёт вместо вокализирования Огудалова-младшая на самом деле (вот такой финт решила выкинуть, знаете ли), и наряжается назло всему миру максимально эпатажно. Но тогда почему на это дело не реагируют окружающие? Они-то не слепые и, даже если привыкли к странностям Ларисы, вряд ли удержались бы при первой встрече от восклицания: «А чего это вы, сударыня, в дезабелье дефилируете?!»
Этот момент кажется ещё более нелогичным, если вспомнить, что прикид Робинзона удивление вызвал и был оправдан тем, что сей своеобразный юноша, де, иностранец. Отчего же внешний вид Ларисы никого не шокирует? Значит, с мужиками кутить нельзя, неприлично, а демонстрировать свои великолепные формы направо и налево — сколько угодно? Карандышев недоволен, что Лариса Дмитриевна о чём-то пошепталась с Вожеватовым — как можно, она же его личная невеста!.. Но купальник на ней его не смущает. Серьёзно?
Я совершенно не против подобного костюма. Меня не устраивает сломавшаяся логика происходящего. Одни сцены спектакля почти открыто спорят с другими — и рождается какой-то шизофреничный мир, обосновать который нереально.
Так что неудивительно, если «БЕСприданница» станет источником одних из самых страшных ваших театральных впечатлений. Но — кто знает? — а вдруг элементы всей этой истории конкретно для вас сложатся идеальным образом, и спектакль сработает именно так, как задумал Марчелли? Ну, или даже неким иным способом — но всё равно затронет сердце и душу?
На меня хотя бы посмотрите — я столько слов про «БЕСприданницу» выдала на-гора, так усиленно постановку критиковала (то бишь, явственно понимаю: неладно что-то в датском государстве)… А мне-то спектакль по нраву пришёлся! Атмосфера происходящего, напряжение, которое Марчелли держит все два с половиной часа, да даже режиссёрские приёмы (пусть они и попахивают вторичностью) — это на сто процентов «моя трава». И, конечно же, актёрский ансамбль, сумевший таки склеить воедино разрозненные детали.
Как только моё сознание определилось, что на сцене — рассказ не про дочь Хариты Игнатьевны, а про саму Огудалову-старшую (что может быть абсолютно не так, если роль Ларисы Дмитриевны исполнит иная актриса — или даже если Анастасия Белова до конца прощупает и поймёт свою героиню), мне стало комфортно и приятно. Настолько, что я даже с удовольствием посмотрю «БЕСприданницу» ещё раз — через полгодика, например, когда спектакль окончательно устаканится, и можно будет оценить его во всей полноте.
В качестве резюме скажу следующее: да, я в курсе, что в 2023 году будет отмечаться 200-летие со дня рождения Островского, и политика партии гласит, что каждый уважающий себя театр должен, кровь из носу, поставить одну из пьес Александра Николаевича. Понятно, что работать над «спущенным сверху» материалом не столь душевно, как с тем, о котором грезилось в мечтах. Может, потому и «БЕСприданница» прихрамывает на обе ноги.
И всё же: дать шанс этой постановке (коли вы не против нестандартного прочтения классики) стоит. В крайнем случае, узнаете, о чём там театралы столь яро спорят. И свой голос уверенно вольёте в критический хор. Но не меньше шансов и на то, что спектакль вас зацепит и убедит. Я — тому пример.
PS. Мой вам добрый совет: перед походом на «БЕСприданницу» плотно пообедайте. В идеале, откушайте пельменей. В ином случае это блюдо долго будет являться вам во сне…
